Михайловский Николай Константинович

Дата публикации или обновления 25.12.2021
  • К оглавлению: Русские писатели

  •   А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Щ   Э   Я


    Михайловский Николай Константинович родился [15 (27).XI.1842 г. в городе Мещовске Калужской губернии, в семье чиновника — литературный критик, публицист.

    Учился в Костромской гимназии, но не окончил ее и в 1856 был определен в Петербургский институт корпуса горных инженеров.

    В 1863 был исключен из последнего класса корпуса за участие в студенческом выступлении против начальства. После исключения готовился к деятельности адвоката в новых судах, изучал юридические науки и слушал лекции в Петербургском университете.

    В 1860 начал литературную деятельность в журнале «Рассвет» критической статьей «Софья Николаевна Беловодова», посвященной актуальному в то время женскому вопросу.

    В 1865 Николай Константинович сошелся с кружком передовых литераторов, группировавшихся вокруг «Книяшого вестника», и стал постоянным сотрудником этого журнала. Один из сотрудников «Книжного вестника», Н. Д. Ножин, талантливый молодой биолог, стремившийся к сближению естествознания с общественными науками, оказал решающее влияние на мировоззрение Михайловского Ножин был связан с революционными кругами и, по-видимому, воздействовал на него и в этом направлении.

    Кроме участия в «Книжном вестнике», Николай Константинович сотрудничал в «Неделе», «Гласном суде», а с 1869 — в журнале «Отечественные записки», одним из руководящих деятелей которого он был вплоть до его закрытия в 1884.

    С 1885 по 1888 он работал в «Северном вестнике», затем в газете «Русские ведомости» и журнале «Русская мысль».

    С 1892 Николай Константинович принял участие в «Русском богатстве» и с 1894 до конца жизни стоял во главе этого журнала.

    Лучший, наиболее прогрессивный период деятельности Михайловского связан с «Отечественными записками». Здесь были помещены его главные критические работы, публицистические статьи и социологические сочинения, в том числе его знаменитая работа «Что такое прогресс?» (1869), сыгравшая большую роль в разработке народнической теории. Главной мерой всех общественных явлений Михайловский считал человеческую личность, индивидуальность. Законно, хорошо, нравственно, прогрессивно может быть лишь то, что соответствует потребностям, желаниям, счастью человеческой личности. Личность, рассуждает он, меньше всего заинтересована в том, чтобы стать частью какого бы то ни было целого, быть поглощенной им, и больше всего заинтересована в самостоятельности, в целостности и гармонии. Отсюда вырастает его формула прогресса: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов» (I, 150). Антиисторичность, отвлеченный, догматический антропологизм этой формулы теперь совершенно очевиден.

    Еще в 90-х гг. основоположники русского марксизма разъяснили это с исчерпывающей точностью. «Вы видите,— писал В. И. Ленин о теории прогресса Михайловского в 1894,— этого социолога интересует только такое общество, которое удовлетворяет человеческой природе, а совсем не какие-то там общественные формации, которые притом могут быть основаны на таком не соответствующем «человеческой природе» явлении, как порабощение большинства меньшинством. Вы видите также, что с точки зрения этого социолога не может быть и речи о том, чтобы смотреть на развитие общества как на естественно-исторический процесс... Мало того, не может быть речи даже и о развитии, а только о разных уклонениях от «желательного», о «дефектах», случавшихся в истории вследствие... вследствие того, что люди были не умны, не умели хорошенько понять того, что требует человеческая природа, не умели найти условий осуществления таких разумных порядков» (Соч., т. 1, с. 134).

    Выдвигая на первое место личность, Михайловский превращал ее в творца истории, в ее главного двигателя. Критик считал, что историю делают не массы, а отдельные выдающиеся личности, «герои». В статье «Герои и толпа» (1882) он развивал и обосновывал это свое ошибочное положение. Специфика литературно-критической деятельности Николая Константиновича заключалась, однако, в том, что ложные догмы субъективно-народнической социологии соединялись у него с боевым демократизмом, с борьбой против реакции, с защитой передового и ценного в современной литературе.

    В 70-х гг. Николай Константинович обратил пристальное внимание на Л. Толстого, подчеркнув, прежде всего прогрессивные черты его взглядов и творчества. В большой статье «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875), поводом для написания которой послужили педагогические статьи писателя, он отметил непосредственный демократизм Толстого, который сказывается в его идеализации крестьянской патриархальности. Будучи сам демократом утопического толка, критик с одинаковым сочувствием принял обе стороны учения Толстого, как оно выразилось в его педагогических статьях, — и утопическую патриархальность, и живой демократизм. В этом соединении он не видел противоречивого совмещения сильных и слабых сторон Толстого-мыслителя. Напротив, он видел в этом только силу Толстого, его «десницу». Вопиющую слабость Толстого, его «шуйцу», он усматривал в толстовском фатализме, в теории предопределенности исторических событий волей провидения, в недоверии к человеческому разуму. Борьба против «шуйцы» Толстого усиливается у него в 80-х гг. в связи с толстовской проповедью «непротивления». «Великий писатель земли русской совсем левша стал!»,— восклицает критик в «Дневнике читателя» (1886, т. VI, с. 396). «Я не понимаю этого,— продолжает он далее.— Это какое-то колоссальное недоразумение, возможное только в такие мрачные, тусклые времена, какие переживаем мы. Пусть ломятся к вам в дом, пусть бы от отцов и детей ваших,— так надо, убийцы спасают ваших близких и кровных от ваших грехов, по горе вам, если вы сами пальцем коснетесь убийц! Увы, гр. Толстой является в этом случае даже не учителем, он с улицы поднял свое поучение, ибо вся улица поступает именно так, как желательно гр. Толстому» (VI, 398). Теория «шуйцы и десницы» имела в свое время важное значение в том смысле, что указывала на противоречивый характер творчества Толстого. Правильно определить эти противоречия, найти единство в них и дать им реально- историческое объяснение он не сумел. Эта задача оказалась под силу только марксистской критике.

    В литературной борьбе 70—80-х гг. большую роль сыграли его критические отзывы о Достоевском, и прежде всего его отзыв о «Бесах» в «Литературных и журнальных заметках 1873 года». Николай Константинович осудил романиста за выбор нечаевского дела для художественного суда над современной революционной молодежью: нечаевское дело не типично для нынешнего движения, считал Михайловский, это «во всех отношениях монстр» (I, 851). Кроме того, указывал Михайловский, не те мистические вопросы, которые волнуют «бесноватых» героев Достоевского, составляют подлинную злобу дня современной России. «Бесы» капиталистического хищничества — вот истинные враги России — такова мысль Михайловского, подсказавшая, по-видимому, Достоевскому некоторые мотивы в следующем романе, «Подростке» (А. С. Долинин, Последние романы Достоевского, М.— Л., 1963, с. 9—14). После смерти Достоевского, подводя итоги всей его литературной деятельности, Николай Константинович подверг суровому пересмотру взгляд на Достоевского как на писателя-гуманиста, защитника «униженных и оскорбленных».

    В знаменитой статье «Жестокий талант» (1882) Достоевский под пером критика приобретает черты злого гения, который сценами беспрерывных мучений подавляет сознание и волю общества, приучает его к пассивному и покорному восприятию жестокостей и насилий. Сурово оценивая «жестокий талант» Достоевского, он заботился о воспитании в обществе чувства деятельного протеста. В этом была его несомненная заслуга. При всем том творчество Достоевского во всей его сложности и своеобразии осталось им нераскрытым. Не был поставлен вопрос об идейных противоречиях Достоевского, о социальной природе его творчества, и все главные черты творчества Достоевского, как их понимал Николай Константинович, возведены были к особенностям личной психологии писателя.

    В связи с творчеством Г. Успенского и Салтыкова-Щедрина Михайловский поднял самые острые вопросы современной демократической литературы.

    В статье «Г. И. Успенский. Литературная характеристика» (1888) Николай Константинович связывает Успенского с той плеядой молодых беллетристов 60-х гг., которые вышли на арену истории вдруг «целым гнездом» и сразу занялись средними и низшими слоями общества, привлекавшими мало внимания беллетристов предшествующего поколения. Не мудрено, что они сразу вызвали интерес у читателей новизной своего содержания и своей художественной дерзостью. Дерзость прежде всего сказалась в пренебрежении к традиционным формам словесности. «...Эта молодежь,- писал Михайловский,— наносила оскорбление действием всем традиционным, привычным формам беллетристики: недосказанные рассказы, незавершенные сценки, начала без конца и концы без начала, беглые отметки, еле очерченные лица, отсутствие «выдумки», как говорил Тургенев, т. е. сколько-нибудь стройной фабулы, и т. д.» (V, 79). А новизна содержания заключалась в отказе, от какой бы то ни было идеализации тех слоев общества, за изображение которых принялись молодые беллетристы. «Подо всем этим был дух жизни и правды» (V, 80), у Г. Успенского он достиг такого высокого напряжения, что привел писателя даже к некоему художественному аскетизму: «Черная схима ему дороже цветного платья» (V, 94). Но это, по мысли Михайловского, не дает оснований говорить о художественной неумелости писателя. Успенский передает жизненные впечатления, «волнуясь и спеша», он пишет кровью сердца, а «брызги крови, разве только по какой-нибудь особенно счастливой случайности могут расположиться симметрично или вообще с тою правильностью, какая нужна для законченности формы» (V, 96). В статье об Успенском Николай Константинович отметил непосредственность чувства и необыкновенную впечатлительность художника «больной совести».

    В Щедрине, которому Михайловский посвятил большую работу («Щедрин», 1889), он видит счастливое сочетание могучей непосредственности, с одной стороны, и силы неусыпно бодрствующего сознания — с другой. Ему было бы легко «смешить нас без удержу, смешить до упаду, но великий писатель не пожелал этого: он обуздал свой смех систематической программой. Менее могучий талант едва ли мог бы выдержать такое неустанное зоркое самонаблюдение и самообуздание, такой контроль сознания и воли. Салтыков выдержал» (V, 278). Обладая строгой и ясной программой, Щедрин, отмечает критик, с большой сознательностью подошел и к разрешению чисто художественных задач. Николай Константинович восхищается «смелым, до дерзости, сочетанием» разнородных элементов стиля у Щедрина и той особенной легкостью, «с которой талант Салтыкова, презирая препоны утвержденных форм словесности, переходит от одной из них к другой, от беспощадного реализма к вершинам фантазии, от ядовитой насмешки к страстной лирике» (V, 268—269).

    С глубоким сочувствием встретил Михайловский дарование Гаршина. Он увидел в произведениях молодого писателя скорбь о порабощении человека стихийным процессом, превращающим его в безвольное орудие общественного целого, в «клапан», в «палец от ноги» («О Всеволоде Гаршине», 1885; «Еще о Гаршине и о других», 1886).

    Гораздо сложнее было отношение Михайловского к Чехову. В статье «Об отцах и детях и о г. Чехове» (1890) он отметил некоторые характерные черты чеховского метода: принципиальную равноправность для Чехова крупных и мелких тем, одинаковость тона, которым Чехов говорит о больших и малых несообразностях жизни, равно для него неприемлемых. Однако он увидел в этом не своеобразный максимализм Чехова, отвергавшего любое нарушение жизненной «нормы», как бы микроскопично оно ни казалось,— критик ошибочно усмотрел в этом отсутствие больших идей, холодность и равнодушие.

    Полемика Михайловского с марксизмом привела во 2-й половине 90-х гг. к падению его популярности. Антимарксистские тенденции прямо или косвенно сказались и в его критических статьях последних лет. Так, в большой работе «Об Ибсене» (1896) он развивал излюбленную свою идею о конфликте между исторической необходимостью и значением личности, идею, полемически направленную против марксистского детерминизма.

    В статьях 1898 «О Максиме Горьком и его героях» и «Еще о Максиме Горьком и его героях» он высоко оценил художественную правду произведений Горького, но разбор его рассказов он подчинил задаче защиты народничества от идейного наступления молодого русского марксизма.

    В статье «Народники о Н. К. Михайловском» (1914), написанной к десятилетию смерти писателя, В. И. Ленин, подводя итог его деятельности, отметил не только его слабости и заблуждения, но также и его заслуги перед освободительным движением: «Великой исторической заслугой Михайловского в буржуазно-демократическом движении в пользу освобождения России было то, что он горячо сочувствовал угнетенному положению крестьян, энергично боролся против всех и всяких проявлений крепостнического гнета, отстаивал в легальной, открытой печати — хотя бы намеками сочувствие и уважение к «подполью», где действовали самые последовательные и решительные демократы разночинцы, и даже сам помогал прямо этому подполью» (Соч., т. 24, с. 333-334).

    Умер 28.I (10.II).1904 г.

    В начало



    Как вылечить псориаз, витилиго, нейродермит, экзему, остановить выпадение волос