Киржач. Продолжение, ч. 3

Г. Киржач.

20 октября в Чернигове архимандрит Николай (Могилевский) был Рукоположен во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. С 6 августа 1923 г. назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии. С 19 октября 1923 г. он управлял Тульской епархией. Боролся с обновленчеством. В 1924 г. во время пребывания в Москве арестован и заключён с группой епископов в Бутырскую тюрьму, через 2 недели отпущен. 8 мая 1925 г. арестован. 16 сентября 1927 г. назначен на Орловскую кафедру. В 1932 г. снова арестован, пять лет провёл в лагерях (в том числе в ИТУ, устроенном в Сарове).

Постановлением коллегии ОГПУ от 7 декабря 1932 г. епископ Николай был осуждён по статье 58-10 УК РСФСР на 5 лет лишения свободы. Через четыре месяца после вынесения приговора владыку из Воронежа отправили в Mopдовию в г. Темников, оттуда в Чувашию в г. Алатырь и, наконец, в Саров... В течение пяти лет пребывания владыки в лагерях ему помогала его духовная дочь Вера Афанасьевна Фомушкина, хорошо знакомая ему по Орлу. Она решила, что не должна оставлять своего духовного наставника в трудное время, и, оставив всё, последовала за ним. Вера Афанасьевна приезжала в те пункты, куда этапировали владыку, находила верующих людей, которые помогали кто чем мог в эти голодные годы, собирала милостыню и передавала владыке передачи, которыми он делился с другими заключёнными. Впоследствии Вера Афанасьевна приняла монашеский постриг с именем Варвара, а перед кончиной - схиму. Скончалась 30 июня 1974 г. в Покровском монастыре в Киеве.

Дурылин рассказывал: «В памятный для меня час, когда о. Алексей на исповеди, в кабинете, решил, что мне должно быть священником, я принял его волю с радостью и покорностью. На столе стоял портрет о. Анатолия (оптинского старца, Духовника Сергея Дурылина). Батюшка прочёл мою мысль, мгновенно озникшую во мне при взгляде на портрет: "Как же я без ведома моего старца, о. Анатолия, принимаю такое важное решение?" - и ответил моим мыслям, а не словам: "Напишем о. Анатолию. Он благословит", - и действительно, через две недели, несмотря на всю неверность и почти невозможность тогда письменных сношений, я уже получил ответ от о. Анатолия -тот самый, о котором мне сказал о. Алексей». Этот «беспроволочный телеграф», заключает Дурылин, было «благодатное таинство старчествования», и о. Алексей – тот же «оптинский старец, только живший в Москве»... Мечёв говорил о себе: «Бог дал мне твёрдую детскую веру». Сын регента Чудовского митрополичьего хора, Алексей Мечёв рос вблизи митрополита Филарета, под влиянием его личности, и даже в благородном внешнем облике его находили схожесть с Филаретом. Как и старец Анатолий, «маросейский батюшка» был сама Любовь, всегда готовая скорби ближних переложить на свои плечи. Говорил: «Я помолюсь, а ты - забудь...». Он и день свой начинал с молитвы оптинских старцев. Дурылин написал о Мечёве, что это был единственный в Москве человек, которому можно было сказать всё, «твердо зная, что он поймёт». Бердяев признавался, что именно через Мечёва он всегда чувствовал свою связь с Церковью.

Как-то они с о. Сергием Дурылиным были в зоопарке - на экскурсии от Москвотопа. Он рассказывал ей о повадках зверей и забавлялся её образной речью, крестьянскими словечками и присказками... Дома, пока Ирина возилась на кухне, тотчас заснул, а проснувшись часа через три, стал быстро-быстро что-то записывать. Спросил, что она читает. Узнав, что только молитвы, и то «с пято на десято» - не успевает иначе, - посоветовал читать одну-две молитвы, а ещё Пушкина, Лермонтова, Гоголя... Оценивая ситуацию, которую знала не понаслышке, Ирина Алексеевна Комиссарова напишет, что «крест» приходского священника в те страшные годы, когда в церковь «особенно шли люди, не приспособленные к жизни, дошедшие до полного отчаяния», оказался для Дурылина непосилен... Он изнемогал под его тяжестью, пытаясь перегрузить на себя все скорби ближних. И должна была случиться какая-то перемена. Она и произошла... Но для Дурылина тогда это было потрясением всех ставших уже привычными основ жизни...

В один из дней Дурылина встретил на Арбате знакомый. Маленькая стремительная фигурка в чёрном подряснике с монашеским пояском, на голове - скуфейка. «Тень какой-то растерянности и в то же время тяжёлой заботы была на его лице...». В письме тогда же Дурылин напишет: «У меня кончилась жизнь и началось житие»... Весной 1921 г., по Другим данным в сентябре, его перевели в часовню у Варварских ворот настоятелем. Он был рад. У него, по крайней мере, появилось своё место. Часовня в честь иконы Божией Матери Боголюбской была устроена в Варварской башне Китайгородской стены. В келье и было теперь его место. Он читал в Богословском институте курс аскетики.

Конец ознакомительного фрагмента.