Основание Гефсиманского скита
Гефсиманско-Черниговский скит.
Основание Гефсиманского скита.
1. Введение.2. Гефсиманский скит.
3. О старцах Гефсиманского скита и его пещерного отделения.
4. Заключение. Молитва старца иеромонаха Варнавы.
2. Гефсиманский скит.
Гефсиманско-Черниговский скит. Собор Иконы Божией Матери Черниговская-Гефсиманская.
Основание Гефсиманского скита всецело принадлежит в Бозе почившему незабвенному иерарху Церкви Московской Митрополиту Филарету (Дроздову) и наместнику Сергиевой Лавры архимандриту Антонию; так же много споспешествовал к возникновению Скита и приснопамятный Митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Амфитеаторов), в схиме Феодосии (t 1849).
Мысль создать близ Сергиевой Лавры скит первоначально возникла у наместника о. архим. Антония, что видно из писем к нему святителя Филарета Московского. «Гефсиманского скита не было бы, если бы на Вашем месте был другой... только полная доверенность к Вашему духовному суждению, и к чистоте намерения расположила меня решиться на дело.
Гефсиманско-Черниговский скит. Колокольня.
Архимандрит Антоний, любя безмолвие и уединение, стремился создать в лесу, вдали от суеты мирской, обитель безмолвия; в свободное от занятий время, он стал искать в окрестностях Лавры подходящее место для Скита, и выбор его остановился на Корбухе, гористое место, окруженное густым лесом, очень живописное. Архимандрит Антоний не преминул о том сообщить своему архипастырю. Но Митрополит Филарет сначала усомнился в удобности указываемого места для Скита. Он находил более, удобным для этого Вифанию.
«Вифания была бы безмолвнее», рассуждал великий иерарх; но и здесь опасался он, что безмолвие уединенной обители будет нарушено близостью семинарии; построить Скит на Корбухе видел тоже неудобным по близости посада и большой проезжей дороги: «Если шум тростника, как заметил некий из Отцов, не благоприятствует безмолвию: не больше ли многое слышимое на Корбухе и из посада, и от ближайшей дороги?».. И мысль построить Скит на Корбухе была, таким образом, на время отклонена Митрополитом Филаретом. «Мысль о Ските очень вожделенна, но требует немалого размышления».
Горько и больно было архимандриту Антонию расстаться с заветным желанием построить Скит на выбранном им месте: но принужден был покориться и ждать более счастливого времени, когда удастся ему убедить своего Архипастыря в удобности выбранного места.
В этом много помог архимандриту Антонию Митрополит Киевский и Галицкий Филарет, Первосвятитель древнего Киева.
Еще будучи ректором Московской Духовной Академии (1814—19 гг.) он любил ходить на Корбуху. В 1842 году будучи уже Митрополитом Киевским, проездом из Петербурга в Киев, он посетил Сергиеву Лавру, а также Вифанию; с ним в одной карете ехал и наместник Лавры Антоний. Дорогой он рассказал Митрополиту о своем горячем желании построить Скит на Корбухе и о сомнении Митрополита Московского Филарета относительно этого места. На обратном пути из Вифании, проезжая мимо Корбухи, Митрополит Филарет Киевский вдруг спросил у наместника:—«Ну-ка покажи место, где ты думал бы устроить ваш Скит?» Проехать к месту, которое Антоний выбрал для будущего Скита, было невозможно по причине лесной чащи, и Митрополит с отцом наместником вышли из кареты и пошли пешком; когда же они подошли к самому месту, то Митрополит, останавливаясь, спросил: «Ну, где же ты, отец, хотел устроить Скит, а главное, поставить церковь?» — «Да вот, владыко святый, на этом самом месте, где мы остановились»,— ответил Антоний.
Митрополит Киевский, внимательно осмотрев местность, промолвил: «Так дело-то, говоришь ты, остановилось у вас за тем, что ваш митрополит не соглашается на выбор этого места?»
«Да, святый владыко, — с грустью ответил отец наместник. — А вот, если бы я был у вас владыкою, знаешь ли, что бы я сделал? Я указом предписал бы тебе, отец наместник, а не то силою заставил бы тебя строить Скит именно здесь, где мы теперь стоим. Ты говоришь, что ты избрал это место. Оно было избрано прежде тебя и меня, а тебе теперь лишь указано... Пиши твоему владыке митрополиту еще и еще о настоящем месте для Скита, пусть владыка погневается на тебя, а ты все-таки стой на твоем и помянешь после, что будет по-твоему, или иначе по Божьему указанию тебе. Когда ты вел меня к этому месту, я уже наперед его знал и без тебя пришел бы сюда. Здесь я бывал побольше твоего. Да я ли грешный только?.. Нет, и до меня и при мне, было довольно здесь лиц, по тропинкам коих мне грешному приводилось ходить лишь во след их... Еще раз говорю тебе, пиши своему владыке и настаивай неослабно, не боясь гнева его, чтобы благословил избрать для Скита это, а не другое место, на коем и да будет благословение Божие!»
Проговорив эти слова, Митрополит Киевский осенил место крестным знамением на все четыре стороны. Наместник Антоний, приняв от владыки благословение, тотчас же заломил три ветви на дереве, стоявшем там, где быть будущему храму.
Архимандрит Антоний, проводив с почтением Киевского владыку, тотчас написал Митрополиту Филарету Московскому и еще раз просил его о постройке Скита; но ответа не последовало.
По прошествии некоторого времени отец наместник снова повторил свою просьбу и получил в ответ: «Оставить это дело до моего личного прибытия в Лавру». «Но так как это прибытие не могло быть раньше конца сентября, то, значит,— рассуждал наместник Антоний,— мои желания и надежды начать работать тогдашним летом были тщетны. Наконец, когда владыка прибыл в Лавру, то угодно было Господу и здесь испытать мое грешное и слабое терпение. За несколько дней до прибытия и во все время пребывания владыки в Лавре стояла столь дурная, дождливая, холодная, ветряная погода, какой и вообразить трудно. Когда я однажды решился было напомнить владыке, не угодно ли ему лично побывать на Корбухе, он сказал: «Что это?.. На явную болезнь или смерть ты хочешь тащить меня туда в такую погоду?!»
Через день после праздника — именно 27 числа, владыкою был предназначен выезд в Москву, а погода нисколько не изменилась. «Ну. думаю, — прощайте все мои надежды и предположения!.. Но вдруг, задолго еще до полудня 27 числа, поднялся страшнейший ветер, и тучи и облака начали рассеиваться и, через какие-нибудь два часа, выглянуло солнце и такое яркое и жгучее, что день превратился в чисто майский. Часа в два владыка совершенно неожиданно потребовал меня к себе и говорит: «Ну, что ж? Погода, кажется, совсем переменилась к лучшему, и теперь нужно бы съездить на Корбуху».
Лошади были немедленно поданы, и когда мы выехали за посад, то погода стояла истинно очаровательная: вся природа как бы упоевалась ею. Когда мы проехали лес в карете, а затем пошли пешком, хотя под ногами было и очень мокровато, а по местам почти топко, как на болоте, откуда-то взялись разные птички, которые кружились над головами нашими и оглашали воздух пением на все голоса, словом, в лесу стало так прекрасно, усладительно, что и весною редко можно чувствовать такое состояние, в каком мы находились. Сам владыка, как бы не верил себе, смотря на все окружающее нас в природе, как бы приветствующее с каким-то нарочитым торжеством. Таким образом, мне не нужно было ни описывать местности, ни выхвалять ее красот перед владыкою, на лице которого явственно были совершенное довольство Корбухой и одобрение этого места для устройства Скита. Действительно, после нескольких минут нашего пребывания, владыка спросил только: «Где основать самый храм?» А затем сам же указал на то же дерево, которое было мною замечено, и на котором я снова, с благословением надломил три большие ветви.
Пройдясь еще несколько и осмотрев местность в каком-то раздумье, владыка вдруг обратился ко мне с вопросом: «Однако, скажи мне, отец наместник, отчего ты так неотступно настаивал в твоих, особенно последних, письмах касательно избрания этого именно места для Скита?»
Когда я, нисколько не обинуясь, ответил ему, что настаивать так благословил меня Высокопреосвященный Филарет Киевский, осматривавший и указавший это место в недавний проезд его здесь, владыка сказал: «Вот так бы и следовало тебе написать мне, тогда и рассуждать ни мне, ни тебе не нужно было бы. В этом деле он знаток, не то что мы с тобою: мы не годимся и в ученики к нему по этой науке, по которой, как и по имени его, тако было и житие его!»
На Корбухе в старину происходили разные гульбища и игры. Во время посещения Сергиевой Лавры императрицами Анной Иоанновной и Елизаветой Петровной здесь даже давались народные гулянья.
Императрица Анна Иоанновна в один из своих приездов в Сергееву Лавру задумала на том месте, где теперь скитская березовая роща, построить дворец: «Здесь был дом изящного зодчества» — говорил приснопамятный святитель Филарет, «которым устроением своим показывал, что он назначен был не для постоянного жительства, а только для летних увеселительных посещений. Здесь был сад, в котором растительная природа слишком много страдала от искусства, ухищрявшегося дать ей образы, ей не сродные... Урочище сие было украшено для царских посещений. Внешние обстоятельства Сергиевой Лавры изменяются. Ее древнее достояние вземлется от нее и через то снимаются с нее многие мирские обязанности и заботы. Прежнее великолепие становится не нужным, так как и невозможным. Здешний царский дом и сад делаются местом скромного отдохновения наставников и учеников духовного училища, которое Лавра основала в своих стенах, на своем иждивении, во дни своего изобилия. По времени увеселительного дома не стало: сад, уступленный искусством природе, обратился в лес. Таким образом, преподобный Сергий достиг того, что упразднилось здесь мирское, допущенное на время; и как бы желая вознаградить себя за сие допущение, благоизволил, чтобы здесь водворилось духовное... Родилась мысль, в уединении сего урочища устроить малый храм, при котором поселилось бы несколько братии, особенно расположенных к безмолвию и к более строгому отречению от своих желаний и собственности, и в котором сверх обычных молитвословий и тайнодействий, псалтирь Давидова день и ночь издавала бы свои святые и освящающие звуки, сопровождаемые молитвою о мире и благе Церкви, отечества, великой обители и благотворящих ей».
Итак, заветное желание наместника Лавры Антония сбылось. Первосвятитель Московский дал ему благословение на сооружение Скита; опасение о нарушении безмолвия на Корбухе от близ лежащей дороги было устранено удалением места для Скита от проезжей дороги в самую глубь Корбухи в лесную чащу.
В конце сентября 1843 года, Митрополит лично осмотрел место для будущего Скита и указал построить его «подале» от проезжей дороги, а также и от посада: предложение Корбухи в этом случае отдано было, вероятно, по уважению к удобствам местоположения для жительства тружеников подвижнического делания.
В мае 1844 года было приступлено к сооружению Скита: «Желательно скорее закрыть Корбуху от праздно-ходящих, можете приступить к работе канавы и вала»,— писал московский святитель своему наместнику. Когда место для Скита было очищено и обнесено покуда до ограды валом, тогда приступили к постройке и церкви.
В селе Подсосенье находилась древняя, но хорошо сохранившаяся церковь, построенная по преданию преподобным Дионисием, архимандритом Сергиевой Лавры в 1616 году при царе Михаиле Феодоровиче; там в старину был женский монастырь, но от времени от всего монастыря осталась одна деревянная церковь; эта церковь была разобрана, перенесена в Скит и поставлена на каменный высокий фундамент; храм строился быстро под непосредственным наблюдением наместника отца Антония; строился он зимой, то есть в феврале. Болезнь, а также дурная погода и дорога останавливали Митрополита Филарета от поездки в Скит.
Приснопамятный Митрополит Филарет, хотя по болезни и не мог присутствовать при сооружении древней Успенской церкви, но как расположение самой церкви, так и постановка иконостаса и икон совершалась по плану, начертанному самим Митрополитом, что-видно из его письма: «От скитской церкви приходит мне забота, не будет ли сырости и вреда зданию от того, что строено во время снегов».
Когда постройка, или скорее возобновление древней Успенской церкви было готово, то в 1844 году 28 сентября последовало торжественное освящение приснопамятным Митрополитом Филаретом; замечательно, что на Божественной Литургии Таинство Евхаристии совершено было на дискосе и в потире преподобного Сергия; Первосвятитель Церкви Московской Филарет был облачен в священнические одежды преподобного Сергия и имел на голове митру преподобного Дионисия. Вот что рассказывает очевидец: «Последовало освящение храма, по чину церковному, и я поцеловал четыре камня, взятые из-под престола древнего храма, прежде чем они были положены под новый престол того же храма. Началась Литургия и во время чтения Часов все с умилением взирали на своего владыку, облаченного в милоть преподобного Сергия. Какое умиление, какое блаженство выражалось на бесстрастном лице владыки! Я слышал из уст простых людей отрывистые, но теплые и знаменательные выражения: «Ведь это он сам, батюшка Сергий чудотворец стоит», и это простое, безыскусственное слово одно лишь может выразить то, что мы все чувствовали в эти незабвенные минуты. На малый Вход изнесли из алтаря напрестольное Евангелие преподобного Никона, написанное его рукою и сохраненное святой обителью преподобного Сергия, которая при игумене Никоне разрослась и украсилась благолепным храмом во имя Живоначальныя Троицы.
Но вот начинается и великий Вход, в который Царь Славы шествует дориносимый ангельскими чинми и впереди несут посох святительский, украшенный платом. Это жезл преподобного Сергия — им он собрал и упас обитель Живоначальныя Троицы; этим жезлом управлял он малое стадо, которому Господь уготовал Царство. Но вот другое, еще более драгоценное сокровище Лавры, это потир и дискос преподобного Сергия, в которых была Плоть и Кровь Господа Иисуса! В этот потир входил огнь с неба и этим огнем из сего потира приобщался чудный отец наш Сергий, и вот через 500 лет опять наполнили этот древний сосуд вином, чтобы оно освятилось в Кровь Сына Божия. Со страхом и трепетом взирали все мы на дискос и потир, которыми владыка осенял нас, и казалось, что все мы хотели всецело повергнуться под сие благодатное осенение. Мы не могли оторвать от сих возлюбленных предметов очей наших; мы не могли на них насмотреться, зная, что уже в другой раз не осенят ими. Мы хотели воспользоваться этим осенением, упрочить себе его, освятиться им, спастись через него».
Вновь освященная церковь поражала своей простотой: иконостас в ней был кипарисовый без всякой позолоты,— приснопамятный основатель Скита желал, чтобы все в Успенской церкви было в простоте. «Благодарю, что вы не колеблетесь в принятой мысли, сохранить церковь Гефсиманского скита в скромности и нестяжании». Он требовал, чтобы дерево иконостаса было чисто выстрогано, «не топорно отделано». Все богатство Успенской церкви состояло в простоте; даже облачения в ней употреблялись не парчевые блестящие, а шелковые или атласные без золотых или серебрянных позументов; по этому поводу вот что писал Митрополит Филарет: «Как нам не достигнуть нищеты преподобного Сергия, будем сколько-нибудь подражать хотя бы нищете преподобного Никона и сделаем для скита ризницу шелковую без серебра и золота. В цветах не очень нужно стесняться. Белый для праздников особенно светлых, но он особенно требует бережливости. Для прочих красный. Для дней непраздничных, если случится, зеленый или фиолетовый, это и для постных, если не случится черного».
Замечательные иконы в Успенской церкви были следующие: в притворе старинные во весь рост иконы почивающих в Сергиевой Лавре святых Иоасафа, Серапиона и Дионисия, эти иконы прежде находились в Лавре на их гробницах; на левой стене помещалась икона Божией Матери именуемая Иорданской, по преданию, принадлежавшая святому Иоанну Дамаскину, (привезена с Афонской горы А. Н. Муравьевым); здесь же находилось писанное на холсте изображение преподобного Дионисия, первоначального создателя Успенской церкви; на правой стене — Распятие Спасителя, по преданию принадлежавшее святому Феодору Студиту, (тоже привезенное с Афона А. Н. Муравьевым); эта икона была келейной Патриарха Иеремии, жившего на Афоне на покое в 1-ой половине XVI века. Около южной двери находилась икона преподобного Сергия с учениками, в икону был вложен деревянный крест с мощами угодников Божиих и маленький золотой сосуд с каплей Крови Христовой; на кресте была такая надпись: «1844 года, октября 25 дня устроен крест сей, со вложением святых мощей, из доски, бывшей на святом престоле 227 лет в храме Успения Богоматери в селе Подсосенье, построенном в 1610 году преподобным Дионисием архимандритом Лавры». Лики святых, честные мощи которых находились в кресте, были изображены на особой иконе, сделанной из крышки раки преподобного Сергия и помещенной на южной стене иконостаса Успенской церкви.
На аналое в ковчеге находилась часть древа Животворящего Креста Господня, и икона с мощами, устроенная из доски престола древнего Подсосенского храма; там же на аналое лежала древняя икона Успения Богоматери, греческого письма, с приложением печати наместника Иерусалимского патриарха и с такой надписью на греческом языке: «Сия икона из древней церкви Гефсиманской, что в Иерусалиме, посвящается в новоустроенный скит Гефсиманский близ Свято-Троицкия Сергиевы Лавры, вблизи Москвы 1850 года, 8 января. Митрополит Петр Мелетий и наместник Иерусалимский». За правым клиросом находились: камень от гроба Пресвятой Богородицы из Гефсиманской пещеры в Палестине, с четвероконечным крестом и греческой надписью: «Из древней Гефсимании в 1850 году доставлен Андреем Николаевичем Муравьевым камень, взятый в Палестинской Гефсимании на благословение в северную новую Гефсиманию». Корень масличного дерева с места, где Иисус Христос молился о чаше, доставлен монахом Щербаковым в 1852 г. Крест четвероконечный, небольшой, взятый из земли в катакомбах близ Рима, где погребены христианские мученики; на мраморном камне, вделанном в кипарисную доску, на оборотной стороне камня надпись: «Крест из земли, называемой Пуццоланскою, взятый мною в 1833 году из катакомб близ Рима, где погребены 176 тысяч святых мучеников и где лежали некоторое время тела святых Апостолов Петра и Павла, мрамор сей от одной из 132 колонн разрушенных в 1823 г. пожаром базилики святого Павла, основанной первоначально Константином Великим». (Внизу об этом же латинская надпись.) Был получен наместником Лавры, архимандритом Антонием от А. Н. Муравьева в 1858 году. Под этими крестами находилась гробница с 89 частицами святых мощей.
В рамах по обеим сторонам висели древние пионы, большинство из них греческого письма, принесенные из ризницы Московского Кремлевского Успенского собора.
На южной стороне находилась икона святителя Афанасия Лубенского, Патриарха Цареградского. с частицей мощей и с надписью: «Се святитель бе Патриарх Константиня Града».
В алтаре Успенской церкви находились запрестольный крест и образ Божией Матери древнего письма, взятые из Подсосенской церкви; на стене под стеклами висели два древних, холщевых антиминса, один — 1616 года, другой — 1619 года, на первом антиминсе была такая надпись: «Лета 7124 (1616) месяца майя в 12 день, на память иже во святых отца нашего Епифания, освятися алтарь Пречистый Богородицы честнаго Ея Успения, при благоверном царе и великом князе Михаиле Феодоровиче всея Руссии, при митрополите Филарете, при архимандрите Дионисии и при священнике Феодоре», а на другом антиминсе такая надпись: «Освятися алтарь во имя Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа, во храме Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго Ея Успения, при благоверном царе и великом князе Михаиле Феодоровиче всея Руссии и при Митрополите Московском Филарете, при келаре Аврааме Палицыне и при казначее Иосифе Панине в лето 7121 (1619) марта в 21 день, в память святаго мученика Иакова Исповедника индикта в 1 день».
Близ жертвенника на стене висел еще один антиминс со святыми мощами, греческой печати, на шелковой материи, за стеклом в кипарисовой раме; этот антиминс был привезен в 1850 году из Иерусалима; на нем была совершена Божественная Литургия на реке Иордане.
Нижний храм Успенской церкви, или, по выражению святителя Филарета, подцерковная храмина, служила прежде местом для чтения Псалтири, которое заведено было в Скиту с первого дня его основания; начало этого чтения было положено самим Митрополитом Филаретом.
Здесь же в храмине, вскоре по освящении Успенской церкви, приснопамятный основатель Скита выбрал себе место для вечного упокоения; святитель сперва не предполагал здесь быть храму; но так как эта храмина была выбрана им местом последнего покоища, то он выразил желание иметь «близость безкровной жертвы», что и было причиной к устройству в подцерковной храмине церкви в честь Гефсиманского моления Спасителя. Страстная седмица почиталась в этом храме особенным образом; иконостас в нем был сделан из дуба с резьбой из черного дерева; святые иконы изображали ряд страданий Христа Спасителя; царские врата были устроены в виде креста; у царских врат на правом столбике была врезана часть камня, с того места, где молился наш Божественный Учитель в Свои предсмертные минуты, в Гефсимании. На аналое лежала икона святого Иоанна и с частицей его честных мощей.
В нижнем храме, как и в верхнем, чувствовалась простота — храм был чужд всяких украшений, нигде не видно было ни золота, ни серебра, вся церковная утварь была деревянная, не исключая и пономарских подсвечников. Приснопамятный святитель радовался этой пустынной простоте. «Простота, как мне кажется, есть надежда Скита. Да сохранит сие Господь».
В 1850 году при Успенской церкви построена была деревянная колокольня. «Радуюсь, что колокольня будет деревянная. Скорее построится и меньше будет неприятности во время работы», — так писал святитель Филарет.
На этой колокольне помещены были боевые часы, вокруг этих часов была надпись: «Кто тя может убежати смертный час»; в 1873 году построена была каменная при входе в Скит колокольня, на средства П. Г. Цурикова и других благотворителей, на нее были перенесены и часы.
Своей необычайной простотой обращали на себя внимание келлии приснопамятного соорудителя Скита, которые примыкали к Успенской церкви с южной стороны, а с северной находились келлии строителя Скита. С самого основания Скита были построены для Митрополита Филарета и келлии: «Малые келлии для меня иметь желаю; нельзя ли привязать их близким и удобным сообщением к Успенской церкви, если другой не будет? Каменную кладку под моими келлиями нельзя ли сделать немного выше, нежели просто для фундамента, и устроить в ней нижнее жилье для келейника, и для приготовления пищи?» и Келлии были устроены для Митрополита Филарета по плану, который он начертал сам и по его вкусу, чтобы «ни дверей, ни полов крашенных не было».
Как келлии были простые, лишенные всяких украшений, так и самая обстановка; мебель келлии составляли простые скамьи, столы были тоже из простого дубового дерева.
В этом, более чем скромном жилище проводил летние месяцы Митрополит Филарет; уединяясь в свою безмолвную обитель, он не переставал и здесь трудиться на пользу Церкви и родной Русской земли.
Сердечно любил он Скит и заботился о нем: «Матерь Господня да исполнит сие обиталище тишиною Сына Своего, и Бога», — писал приснопамятный святитель; любил он скитское богослужение и пение, хотя это пение в первое время основания Скита не могло быть искусным по малочисленности братии, но к такому, не мудрому пению владыка относился тепло и сочувственно, что ясно видно из его письма: «Хорошо, если улучшилось пение в Скиту, но я мирен, и с воспоминанием прежнего слышится: Под кров Твой, Владычице...»
Митрополит Филарет, любя Скит, любил и братию Скита, заботясь о Ските, заботился и о братии. «Мысль моя ходит между ними,— часто говорил владыка о Ските.— В каких монастырях ни бываю, а лучше Гефсиманского скита не нахожу». Обыкновенно он спешил в свой возлюбленный Скит. В этом укромном уголке проводил лето и осень. Здесь, в благоговейной тишине святой обители, неутомимый в трудах святитель не оставался без своих занятий; принимал просителей и занимался делами. У него было все распределено по часам. Гулял он обыкновенно в простом подряснике и камилавке, с белой деревянной палкой.
Последнее пребывание в Скиту Митрополита Филарета в 1867 году было продолжительное, он жил в своей излюбленной обители с мая до октября, и уезжая долго смотрел на скитские церкви и на келлии, как бы чувствуя приближение своей кончины, прощался навсегда с Гефсиманским скитом, а 19 ноября святителя Филарета не стало.
В келлиях почившего святителя в Гефсиманском скиту хранились его священные и келейные одежды, а в древней Успенской церкви, в шкафу под стеклом находились: мантия Митрополита Филарета, посох, митра, омофор, панагия и крест; в них он совершал освящение Успенского храма, а на противоположной стороне тоже в шкафу находились его ряса, подрясник, клобук и четки; скитяне берегли эти предметы, как святыню.
При входе в Скит, близ самых святых ворот, на левой стороне была построена каменная трапезная церковь с двумя престолами: верхний — во имя преподобных Сергия и Никона, освящен 27 сентября 1853 года самим Митрополитом Филаретом, а нижний — во имя праведного Филарета Милостивого, освящен тоже им в 1860 году 27 сентября; церковь эта была сооружена иждивением купца В. А. Сопелкина: иконостас в верхней церкви был сделан из орехового дерева, а нижний — из карельского; замечательные предметы в ней были следующие: ковчег с частицей ризы Господней и с мощами святых; схима, в которой был погребен преподобный Сергий; схима, которая 16 лет находилась при мощах святителя Митрофана Воронежского; схима Патриарха Никона; образ Воскресения Христова, писанный на полотне, приношение императрицы Марии Александровны (t 1880). Направо на аналое была икона избранных святых, в ней был устроен крест с серебряным позолоченным рукоятием с частицей Животворящего древа; на древе Распятие Христово, вылитое из золота.
Под этим крестом находилась часть мощей святого великомученика и целителя Пантелеймона; мощи были присланы Патриархом Иерусалимским Кириллом через А. Н. Муравьева в 1850 году при особой грамоте на имя Митрополита Московского Филарета. Налево на аналое лежала икона преподобного Сергия с частицей его мощей.
Ризница Скита помещалась на западной стороне верхней трапезной церкви; она тоже была богата своими достопримечательностями: в ней находились деревянные сосуды преподобного Дионисия, его фелонь; напрестольное Евангелие, пожертвованное императрицей Марией Александровной, с собственноручной надписью. Кипарисный потир (святая чаша) работы великого князя Николая Максимилиановича, сына великой княгини Марии Николаевны. Дарохранительница деревянная четырехугольная в виде храма, обложенная перламутром с искусными резными изображениями из слоновой кости, очень хорошей работы, монаха Скита, Гавриила.
Запрестольный крест с надписью: «Преосвященный Иннокентий, архиепископ Камчатский, дает в скитскую церковь крест из китовы кости, устроенный искусством Алеутских христиан».
На западной стороне нижнего храма помещалась большая, художественно расписанная братская трапеза, со столами, поставленными крестообразно; на правой стороне трапезного корпуса помещалась братская больница, имени Митрополита Филарета богадельня, а с левой стороны — братские келлии.
На восток от Успенской церкви находилась кладбищенская каменная церковь во имя Воскресения Христова.
Святитель Филарет много заботился о построении этой церкви, что видно из его писем; по поводу постройки ее он входил во все подробности как устройства самой церкви, так и железного иконостаса в ней со столбами в виде пальмовых деревьев.
Вся настенная живопись в этой церкви производилась по плану приснопамятного основателя Скита.
Воскресенская церковь была освящена в 1853 году 27 сентября наместником Лавры, архимандритом Антонием. Она служила местом для отпевания братии, которых и погребали вблизи церкви на кладбище. Здесь на небольшом холме была сооружена сквозная часовня и в ней был поставлен большой деревянный крест, который был перенесен из часовни «У креста», находившейся в 9 верстах от Сергиевой Лавры.
В самой тесной связи с Гефсиманским скитом стоят Пещеры. Они находятся на северной стороне его за прудом и возникли вскоре же после основания Скита, что видно из письма Митрополита Филарета к наместнику Антонию: «Господь да просветит ищущих Его в темноте пещерной».
Основателем или копателем Пещер был хорошо известный москвичам Филиппушка, впоследствии схимонах Филипп, который ходил и летом и зимой босой, с непокрытой головой, с пудовым посохом в руках. Родился Филипп 2 ноября 1802 года, происхождением он был из крестьян Владимирской губернии, Вязниковского уезда, крепостной помещицы Бажановой, в миру назывался Филиппом Андреевым Хоревым; семья, где родился будущий пещерник, была хоть простая, но богобоязненная: с самых юных лет отличался Филипп кротостью, почтением к родным и старшим; любил он Святую Православную Церковь и не пропускал почти ни одной церковной службы.
Рос Филипп, росла в нем и вера в Бога: будучи от природы впечатлительным, не зная грамоты, он с большим вниманием вслушивался в пение и чтение церковных книг. Родным, впрочем, потом не нравились его частые отлучки в церковь: на Филиппа смотрели как на работника. Но ни упреки, ни ругань, нередко даже и побои не останавливали молодого Филиппа и не убавляли в нем горячей любви к Богу; он переносил нападки родных и насмешки знакомых с истинным христианским смирением; отец и мать стали настойчиво принуждать Филиппа к женитьбе, и он вынужден был согласиться.
Более 10 лет прожил он со своей женой мирно и тихо; в 1836 году жена Филиппа умерла, оставив на попечение мужа трех сыновей; его сыновья впоследствии были иеросхимонахами в основанной их почившим отцом обители — Боголюбовской Киновии. Старший Игнатий в монашестве Галактион, в схиме — Игнатий, второй Порфирий, в монашестве Прокопий, в схиме Порфирий, а младший Василий, в монашестве Лазарь, в схиме — Василий.
Смерть жены принесла ему большое горе; скорбя об ее смерти, он находил в церкви утешение своей страдальческой душе; вел жизнь подвижническую; удалялся от всяких сношений с односельчанами и родными. Никогда не любивший веселья, теперь он даже улыбке не позволял появиться на своем строгом лице. Отец и мать настояли, чтобы он женился второй раз. Филипп с самых младенческих лет любил и почитал своих родителей и, не желая оскорбить их своим непослушанием, женился; но, женившись, повел очень суровую жизнь: постился по нескольку дней сразу; спал на голой земле и на камнях и стал видимо юродствовать. Нередко он пропадал по целым неделям из своего дома, скитаясь по окрестным монастырям и церквам и в густых лесах искал безмолвия и уединения.
В 1837 году Филипп совсем ушел из родных мест и принял подвиг странника, юродивого Христа ради. Ходил он зиму и лето босой; носил вериги; в руке имел полупудовый посох с голубем. Побывал он почти во всех монастырях средней полосы России, но почти ежегодно заходил в «первопрестольную». (О его житии см. во 2-й части настоящего издания.) Народ почитал его как человека Божьего: «Его устами, говорили, слова с неба идут». Митрополит Филарет, видимо, часто слышал о Филиппе и желал познакомиться с ним сам. Наконец, в один из приходов Филиппа в Москву его позвали ко владыке. Это. произошло уже в 1847 году, через 3 года после основания Гефсиманского скита. После долгой беседы Филипп явился к наместнику Антонию, а вслед пришло письмо от Митрополита с благословением принять Филиппа на жительство в Лавру: «Бог благословит раба Своего Филиппа, - писал Митрополит,— и да сотворит благое душе его». Но Филипп прожил в Лавре недолго и ушел, с согласия наместника, в Гефсиманский скит. Но и там он прожил не больше месяца и поселился в лесу за скитским прудом, в ветхой лесной сторожке.
Однажды Филипп пришел из своей пустыньки в Лавру и обратился к архимандриту Антонию с такими словами: «Благослови меня, отец наместник, выкопать погребок».— «Зачем это тебе?» — удивился намеетник.— «А ты уж только благослови, погребок нам нужен».— «Ну, Бог благословит, копай!»
Филипп по своем возвращении в пустыньчсу, стал со своим послушником Митрофаном копать глубокую квадратную яму. Когда яма была вырыта, он начал рыть землю дальше, коридором, наподобие Пещер Киево-Пе-черских. Нелегок был труд: землю выносили на себе в мешках; пещерные стены беспрестанно осыпались; пещерники принуждены были досками и подпорками удерживать землю.
Со временем Пещеры были выкопаны; в них стали совершать Утреню и Полунощницу. Около Филиппа стали собираться монашествующие, ищущие безмолвия и уединения. У большой пещеры стали делать подземные ходы и в них отдельные пещерки, в виде келлий. Богослужение совершали пещерники продолжительное, они пели псалмы по правилу преподобного Пахомия Великого.
Спустя три года после того, как в Пещерах поселился Филипп, к нему пришли двое из его сыновей Игнатий и Василий. Они, по примеру своего отца, тоже желали подвижничества, были приняты в пещерники; а спустя еще год к Филиппу пришел и третий его сын Порфирий: Филипп и его сыновья зачислены были послушниками Гефсиманского скита. Все они жили в Пещерах, их трудами ископанных; каждая такая пещера имела не более сажени в ширину и длину, печей не было; зимой пещерники нагревали их своим дыханием и лампадами, горевшими в их келлиях. С ними еще жило несколько послушников, которых Филипп принимал не иначе, как чтобы каждый сам ископал себе келлию. Таким образом, мало по малу образовалось небольшое пустынножительное братство. По первому звону небольшого колокола, который висел в пещерном коридоре, пещерники собирались на молитву в среднюю большую пещеру, где впоследствии была устроена церковь во имя Архангела Михаила. Церковь эта была освящена в 1851 году 27 сентября Митрополитом Филаретом; в этом храме находилась чудотворная икона Богоматери, именуемая Черниговскою. Эта икона была дана вкладом в пещерную церковь в 1852 году девицей Александрой Филипповой, которая была погребена за алтарем пещерной церкви.
Первое чудо от святой иконы совершилось 1 сентября 1869 года над 28-летней женой крестьянина из Тульской губернии Феклой Андриановой, которая более 9 лет была в расслаблении, лежала на одном боку недвижно и не могла действовать ни руками, ни ногами, ни поднять головы; после поездки по разным святым местам она привезена была в Скит, внесена в пещерную церковь, и по молитве перед иконой Богоматери внезапно исцелилась, стала на ноги, и впоследствии приняла монашество в Воронежском Покровском женском монастыре.
С этого времени исцеления от иконы истекали неистощимой струей. В прославлении чудотворной «Черниговской иконы Божией Матери, что в Гефсиманском скиту», как она стала называться, можно с уверенностью сказать, оправдалась вера Митрополита Филарета, с которой он постоянно вверял судьбу Скита Преблагословенной Матери Господа. Как при первом предположении о построении Скита писал он: «Добре было бы, если бы Матерь Божия благословила быть Гефсиманскому Скиту», так и по устроении Скита постоянным молитвенным желанием скитоздателя было желание, выраженное им в словах: «Преблагословенная Матерь Господня да призирает оком милосердия на смиренное место сие». И самый Скит именовал он «Домом Пресвятыя Богородицы».
Верхний над Пещерами, храм был посвящен преподобным Антонию и Феодосию Киево-Печерским, освящен в 1857 году 7 июля Митрополитом Филаретом; церковь эта была впоследствии разобрана и вместо нее был воздвигнут новый великолепный соборный храм в честь иконы Божией Матери, именуемой «Черниговская». Создание нового храма над Пещерами принадлежит о. игумену Даниилу, да и вся старшая братия, как скитская, так и пещерная, или своим личным трудом, или посредством своих благотворителей, принимали деятельное участие в созидании этого храма. Прежняя церковь над Пещерами была мала, низка, а к тому же ветха, а число богомольцев, желавших поклониться чудотворному образу Божией Матери, год от года все увеличивалось, в церкви происходила теснота, особенно в праздничные дни; вследствие этого у игумена Даниила родилась благая мысль соорудить храм более обширный и просторный, в честь иконы Черниговской Божией Матери. План этого великолепного храма был составлен архитектором Н. В. Султановым в стиле русской архитектуры второй половины XVII века. Гефсиманский скит не обладал средствами для постройки такого храма, и поэтому.пришлось обратиться к благотворителям. Крупными вкладчиками были: госпожа М. К. Нарышкина, княгиня Е. П. Черкасская, купчиха А. И. Осипова, купцы Патрикеевы и другие благотворители.
В 1886 году 28 сентября состоялась закладка храма: по окончании Божественной Литургии в трапезной церкви, из Гефсиманского скита к Пещерам на закладку был совершен крестный ход; во главе скитского и пещерного духовенства находился Высокопреосвященный Митрополит Московский и Коломенский (впоследствии Киевский и Галицкий) Иоанникий; им и был совершен чин закладки. Храм был построен с двумя приделами: первый придел был освящен в честь святых благоверных князей Бориса и Глеба в 1889 году 22 октября, Митрополитом Иоанникием, сооружен на средства княгини Е. П. Черкасской. Также ее иждивением был построен пещерный храм во имя Антония и Феодосия Киево-Печерских, где и была погребена храмоздательница, рядом со своим супругом; иконостас в Борисо-Глебском приделе был сделан металлический, изящной работы; а в пещерном храме был сооружен весь из белого мрамора. В 1890 году 15 июля Высокопреосвященнейшим Иоанникием освящен был и второй придел во имя святого пророка Божия Илии, сооруженный на средства купца И. В. Патрикеева; и, наконец, в 1893 году 26 августа, в день празднования Владимирской иконы Божией Матери, был освящен главный престол во имя Черниговской иконы Божией Матери. Чин освящения совершал епископ Дмитровский Александр (Светлаков), управлявший в то время Московской епархией, в сослужении наместника Лавры о. архимандрита Павла (Глебова; t 1901), о. игумена Даниила и других священнослужителей.
Храм этот как снаружи, так и внутри был очень красивым, вместительным, светлым с роскошным-металлическим иконостасом, сделанным на средства нупчихи А. И. Осиповой; в алтаре сень над престолом и престольная одежда были выполнены из металла высокохудожественной работы; храм украшала прекрасная настенная живопись в стиле XVI века, работы иконописца Н. М. Сафонова, местные иконы в иконостасе Спасителя и Божией Матери Черниговской были в серебряных позолоченных ризах с эмалью, работы фирмы церковной утвари Овчинникова; пол в храме был мозаиковый с узором. В 1893 году 7 ноября на красиво устроенную звонницу был поднят колокол в 1000 пудов, вылитый на заводе Самгина в Москве, на средства благотворителей; крупным вкладчиком был крестьянин Д. В. Киселев.
При Пещерах находились две монастырских гостиницы, одна каменная, а другая деревянная на каменном фундаменте, в которых богомольцы за недорогую плату могли иметь уютное, чистое помещение.
Пещеры, ископанные трудами блаженного схимонаха Филиппа, находились в неприкосновенности до самого закрытия скита в 1922 г. Порядок богослужения в Гефсиманском скиту был такой: в два часа пополудни начиналась Вечерня в пещерном храме, и как только окончится там, в пять часов начиналась Вечерня в самом Гефсиманском скиту, оканчивавшаяся в семь часов. В восемь часов вечера начиналась в Пещерах Полуношница, после которой пели двенадцать избранных пустынными Отцами псалмов и потом совершали Утреню; это служение продолжалось до одиннадцати часов, а в два часа утра начиналась Утреня в Скиту. Вслед за Утреней в Скиту в пять часов совершалась ранняя Литургия. В пещерной церкви ранняя Литургия начиналась в шесть часов; а затем служилась поздняя Литургия в Скиту в восемь часов утра, а в Пещерах в девять. Пение, в Скиту было столповое. Устав был такой же. как ив Саровской пустыни. К службе братия призывалась звоном колокола и ударами в било или деревянную доску; в начале XX в. братии в Скиту и в Пещерах подвизалось около 300 человек. Одним из немногих доживших до нашего времени постриженников Гефсиманского скита, был Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I (t 1970).
Закончим описание Гефсиманского скита словами, произнесенными святителем Филаретом при освящении древней Успенской церкви: «Что далее будет с сим обновленным храмом и с новыми окрест его смиренными жилищами? Ты веси, Господи! Будет то, что повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, воссозидает разрушенное, восставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее... Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство».
Продолжение: О старцах Гефсиманского скита и его пещерного отделения
