Прислушиваясь к детям
На одной из встреч с воспитателями интернатов мне задали такой, как говорят ребята, вредный вопрос:
— Вот вы утверждаете, что дети непременно подражают родителям и вообще взрослым. Но почему они стараются подражать только плохому?
Вопрос закономерный, хотя, думаю, не совсем точно отражающий действительность.
Всякий, наверное, замечал такую ситуацию: отец в повышенном тоне, грубо разговаривает с домашними. (Подражание дается легко, не требуется ни особых навыков, ни усилий. Хорошо так разговаривать или плохо, ребенок большей частью и не задумывается, не пытается оценить. Ведь так разговаривает Папа — авторитет номер один.)
Но совсем другое дело, когда папа, допустим, вычистив ботинки до солнечного блеска, убирает за собой — щетку кладет в левый угол коридорного шкафчика, а гуталин, непременно — в правый, бархотку сначала засовывает в полиэтиленовый мешочек и только после этого — на свое место в ящик... (Тут для подражания нужно затратить известные усилия: преодолевать собственную расхлябанность и лень.)
И все же можно ли заставить ребят подражать только хорошему и не подражать плохому? Можно! Единственный надежный и безотказный способ — лишить их выбора!
Держать, если угодно, себя так, чтобы всякое подражание вашему поведению, манерам, обращению с другими людьми отмечалось положительным знаком.
Не торопитесь навесить бирку: идеалистические, утопические, фантастические-де это рекомендации... Уверяю вас, в воспитательном деле нет пока более могущественной, более значительной силы, чем сила живого примера.
Прислушайтесь к разговорам семи-восьмилетних ребятишек, что ведутся где-нибудь во дворе и касаются оценки отцов, матерей.
Ребята непременно хвастают своими родителями, их занятиями, их наградами, их способностями... Они вкладывают и свою фантазию и подлинную творческую страсть в создание наиболее привлекательного образа папы.
— Когда мой папа был на войне, он ходил в разведку... на триста километров в тыл! Зимой, на лыжах! Чувствуешь?..
И пусть на самом деле папа служил срочную службу в послевоенное мирное время и разведкой занимался главным образом чисто теоретически, на карте, Петьке очень нужно, чтобы его отец был если не Героем Советского Союза, то резко отличающимся от других людей человеком.
Но бывает, словно ушатом ледяной воды обдаст вдруг:
— У меня батя, когда трезвый, когда не пьет, тоже ничего... И добрый...— задумчиво, словно выцеживая слово за словом, говорит маленький Витек и будто спотыкается: ну, добрый, так это же не удивительно, тут нет никакого резкого отличия от многих, от других... А ему не меньше, чем всем остальным, хочется иметь особенного отца. И тогда мальчишка почти выкрикивает: — А когда он начинает пить, так никто на всем свете не может больше него выпить!..
И ликует тенорок битого Витьки, замученного недавно отправленным на принудительное лечение отцом-алкоголиком...
Он все-таки нашел «высоту» для своего непутевого бати...
Постарайтесь понять мальчишку: он готов все забыть, все «списать», лишь бы и его отец хоть в чем-то, хоть как-то оказался над другими.
Дети сочиняют нас, чтобы потом подражать. Какие громадные воспитательные возможности скрыты в этой простой формуле. Но как практически воспользоваться ее колоссальной силой, с чего начать — сегодня, завтра?..
«Плохой воспитатель тот, который учит ребят сдерживаться, а сам не сдерживается, — говорила Н. К. Крупская, — учит ребят товариществу, а сам держится с ними не как товарищ, а как начальство». Эти слова я понимаю прежде всего как призыв к демократизму в отношениях взрослых с детьми, как установку на полную и обязательную искренность.
Вы приветливы — и ребенок приветлив, вы хмуры — и ребенок напряжен.
Вы празднично, красиво одеты, хорошо причесаны — и ребенку хочется выглядеть нарядным и чистым, вы неопрятны — чего тогда спрашивать с малыша?
Вы сердитесь и покрикиваете — ребенок сначала затихает; а потом вдруг начинает капризничать, теряет управляемость и выходит из-под контроля...
Маленький человек, словно бессонный локатор, постоянно и пристально следит за вами. Пусть он еще не все понимает в вашем поведении, пусть не может в полной мере оценить все ваши поступки, все равно он их фиксирует и пропускает через свое сознание.
Только не подумайте, будто я советую ограничивать темы и вести при ребятах лишь специально «детские» разговоры.
Нет, конечно. Это было бы просто глупо.
Не закрыть солнце шапкой, не спрятать от детей сложную, а порой и горькую правду жизни. Не надо и пробовать.
Говорить при детях — я в это свято верю — можно решительно все и обо всем: о высоком и низком, о прекрасном и отвратительном, надо только учитывать, что наш взрослый опыт куда объемнее их детского и трактовка темы должна соответствовать этому ограниченному опыту.
То, что взрослому само собой ясно, ребенком может быть истолковано и вкривь и вкось.
Постараюсь пояснить эту мысль примером.
Андрей Иванович пришел домой в отвратительном настроении и чуть не с порога принялся рассказывать о чрезвычайном происшествии в их отделе.
Некто Осипов, никогда ни в чем дурном не уличенный, вдруг оказался автором гнусного анонимного письма, порочащего достойную женщину. (Он был случайно разоблачен.)
Рассказ Андрея Ивановича был полон подробностей, звучал эмоционально, а местами — патетически.
Супруга Андрея Ивановича воспринимала повествование мужа далеко не безразлично... Но нам важно другое — при этих событиях присутствовал восьмилетний Вовка. Родительские речи он понимал совсем не так, как мама или как папа.
В еще не окрепшем Вовкином мозгу постепенно складывалась такая схема.
Письмо без подписи — анонимное письмо. В таком письме можно написать все, что угодно, любые!!! слова.
Если, передавая письмо адресату, ты не попадешься, все будут долго гадать, кто написал - такое письмо... могут угадать, а могут и не угадать...
И получалось — анонимное письмо своего рода увлекательная, азартная игра. А всякая игра для мальчишки восьми лет желанна.
Не мудрствуя лукаво, Вовка на другой же день написал на листе все самые невозможные слова, какие он только слышал, а случалось, замечал изображенными на стенках, запечатал свое послание и подложил девочке Вале, которая, замечу очень нравилась Вовке.
И Вовка был разоблачен! Схвачен. Выведен к позорному столбу и «проработан»...
А услышь мальчонка дома все, что он слышал, но еще и четкую, рассчитанную на его уровень знания жизни оценку: анонимное сочинительство — сочинительство позорное, преследуемое, это оружие трусов и негодяев — да он в жизни бы не сделал того, что сделал.
Почему, позвольте спросить, мы, взрослые люди, столь охотно рассуждающие о шансах киевского «Динамо» в новом сезоне, готовые ночь напролет толковать об инопланетных пришельцах и чудесах Бермудского треугольника, так редко обмениваемся наблюдениями над собственными детьми?
Мы любим рассказывать о музыкальных успехах наших дочек, рекордах сыновей, хотя бы в масштабах спортшколы. Мы ставим себе в заслугу хорошие оценки в школе наших детей. И очень неохотно делимся опытом воспитания, вроде бы даже стесняемся этой темы. Не потому ли, что чувствуем себя виноватыми перед детьми?
Вспомните, как обычно мы разговариваем с детьми, если не рассказываем им сказок?
В шести случаях из десяти мы их чаще всего ругаем: ты не вычистил ботинки — стыдно... ты плохо застелил постель — лентяй... ты забыл позвонить по телефону... не сделал... перепутал... сломал... наврал...; в трех случаях из десяти хвалим: молодец, Филипп, пятерка — это вещь! Хорошо, Ирочка, ты сегодня стихи читала очень хорошо... Мне нравится твой вмд... Молодец, умница, радость моя... В оставшемся единственном случае мы подбрасываем своему ребенку какую-то информацию...
Не принимайте мои слова на веру. Пожалуйста, последите за собой, и вы непременно убедитесь: в приведенной «арифметике» нет серьезных расхождений с жизнью.
Ну, а почему бы нам не посоветоваться с сыном или с дочкой хотя бы о том, как переставить мебель в комнате, если мы собираемся это делать?
Почему считается излишним говорить с детьми о предполагаемой капитальной покупке для семьи? Разве повредило бы кому-нибудь из членов семьи обсуждение — всеобщее — планов летнего отдыха, включая маршрут, время поездок и материальную сторону дела?..
Дети смотрят на нас и тайно мечтают о равноправии. Почему же не дать им этого равноправия, естественно, в разумных и доступных пределах?
Ну, и что с того, если Ване только семь или восемь лет... Не позволяйте ему руководить вами, но высказать-то свое мнение он вполне может, а вы послушайте и, если найдете нужным, возразите, даже отвергните; ежели не найдете нужным отвергать, примите целиком или, может быть, частично...
Но в нас, взрослых, укоренилось и плотно прижилось вреднейшее заблуждение: не следует давать воли детям, нельзя показывать ребятам, что их мнение может для нас что-то значить... С этим согласиться нельзя: к детям можно и нужно прислушиваться!
В семье моего приятеля произошла пренеприятная история... Дети — у него две дочери — уронили поднос с посудой, с той самой, которую им «раз «и навсегда» запретили брать в руки. Были подсчитаны убытки (оказавшиеся значительными), было проведено торопливое расследование (главным образом мамой), вынесено определение — виновата шестилетняя Тося. И папа принял решительные меры...
Как назло у папы было плохое настроение, и хотя он не был ни любителем старины, ни барахольщиком, посуду, доставшуюся от прабабушки, вдруг стало жалко, и бедной, совсем неповинной Тосе влетело, как говорится, по первое число.
К вечеру старшая из сестер — Галя, замученная угрызениями совести, призналась, что Тося была ни при чем, что она свалила все на малышку, думая — маленькой попадет меньше...
Признание было сделано в половине одиннадцатого, когда пострадавшая, наревевшись и давно уже утихнув, спала. Папа разбудил дочку, собрал все семейство и принес девочке свои извинения.
Не знаю, как вы отнесетесь к такому родительскому поступку, а я считаю его правильным. И хорошо, что папа не отложил исполнения своего решения до утра. Извинение поддержало в девочке веру в справедливость, показало, как важно признавать свои ошибки, признавать, не откладывая в долгий ящик.
Не бойтесь перегружать ребят, куда опаснее — и для здоровья и для воспитания характера— постоянная недогрузка и перекармливание.
Но вот почему-то к врачу тащат худого, жилистого мальчонку: доктор, поглядите на этого скелета... растет, а не ест.. А толстыми, рыхлыми детишками умиляются... Уверяю вас, мамы, в первую очередь надо показывать врачам толстых, с лопающимися щеками ребятишек... Толщина — отнюдь не признак здоровья, скорее всего она свидетельствует о неправильном обмене веществ, о перекармливании и должна служить не предметом умиления, а сигналом тревоги!
Разумно «нагруженный» ребенок растет активным, деятельным, шустрым. Он развивается быстрее других, обычно меньше болеет. Конечно, тут важно правильно направлять энергию маленького человека.
Вовремя менять его занятия, чтобы он не гонял футбольный мяч с утра до заката, а переключал свои усилия и на какую-то другую игру и на тихие занятия — рисование, например, лепку, возню с конструктором, чтобы он добросовестно исполнял постоянный круг домашних обязанностей.
В игре, в движении, в беготне ребята должны потеть, это признак здоровья и нормальной деятельности организма.
«Недогруженный» ребенок развивается вяло, все жизненные процессы протекают в его организме как бы с замедлением, и человечек делается пассивным, малоподвижным, ленивым.
Наверное, сталкивались: сонного вида мальчонка, медленно поворачивая голову в сторону окна, едва ворочая языком, тянет:
— Ма-а, мне скучно...
И мама отвечает, не задумываясь, осуждающе:
— Шел бы и поиграл с ребятами, как не стыдно — скучно, скучно — большой уже!
А мама совершает огромную ошибку!
Ваш ребенок болен, его не шпынять, а лечить надо. Нет, не у доктора, а дома — нагружать, давать ему дело, занятие, и завтра — больше, чем сегодня, а послезавтра — еще больше. Если ваш ребенок не приучен преодолевать препятствия, значит, он не приучен и не подготовлен к настоящей жизни. Исправляйте положение. Это в ваших силах. Как писал доктор Спок: «Ваши усилия должны быть направлены на то, чтобы сделать жизнь ребенка спокойной и счастливой с минимумом выговоров, а также на то, чтобы его жизнь в школе и вне дома была приятной». Только деятельная жиэнь радостна и приносит настоящее удовольствие ребенку.
Вы замечали: все дети в любом возрасте претендуют на взрослость и очень обижаются, когда их называют «маленький мой», «крошечка», «лопушонок»...
Еще плохо выговаривая слова, они со всей решительностью уже заявляют: — Я болсой!.. Я узе болсой...
Не надо тратить силы и жар души, сюкая, немыслимо искажая слова, ведь такие мамы пытаются загнать своих ребятишек обратно в подгузники, в пеленки, в милые материнскому сердцу кружевные конверты.
Маленький человек, подражая вам, хочет возможно быстрее стать большим! Так радуйтесь и... гордитесь. А исподволь, деликатно подводите ребятишек к пониманию: быть большим нелегко и непросто.
Ну, хотя бы потому непросто, что еще неизвестно, какой мерой определять взрослость.
Числом прожитых лет? Но ведь и так бывает: двенадцатилетний паренек — мужчина, а двадцатилетний дылда, хоть и студент, — форменный пацан...
И уж тем более ничего не определишь ростом, размером ботинок, весом или бойкостью речи.
Думаю, единственный верный показатель взрослости — мера самостоятельности, и полная стопроцентная взрослость невозможна без стопроцентной независимости.
Прежде всего это должны усвоить мы — родители. И аккуратно, настойчиво, неустанно спрашивать ребят, что ты сделал, именно сделал, претендуя на самостоятельность, на независимость, на взрослость, а заодно и на полное со мной равноправие.
И пусть каждый ребенок, добиваясь вожделенной независимости, начинает с того, что вносит какую-то долю своего труда, заботы, участия в общие дела родительского дома. Сколько может! Но обязательно — ежедневно. И пусть приучается: за ласку — ласка, за внимание — внимание, за труд — труд.
Все, что ему, все и с «его. Без мелочности, разумеется, без постыдных счетов: ты вынеси ведро с мусором, а я постираю твою рубашку... Но маленький человек должен знать, а еще важнее — чувствовать: в этой жизни ничего даром не достается. Хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, потрудись и сам со вниманием относиться к людям. Берешь — отдавай! И это, кстати сказать, одна из важнейших ступеней повзросления.
Мы охотно рассказываем детям сказки.
В сказках добро неизменно побеждает зло. В сказках действуют малосимпатичные злодеи и храбрые богатыри, отчаянные зайцы... Особенно меня интересует храбрый заяц! Сказки о нем имеют свою долгую историю, они давным-давно сделались традиционными, и хотя в век научно-технической революции коэффициент полезного действия заячьего фольклора не может не падать, пожелаем все же храброму зайцу доброго здоровья и долгих лет жизни.
Но детям совершенно необходимы сказки о трусливом зайце, который преодолевает ужасные трудности, прежде чем становится сначала нормальным, а потом и храбрым зайцем. Вообще, как плохое превращается в хорошее — важнейшее звено воспитательного процесса.
Если вы не знаете, где купить или достать такие сказки для вашего малыша, придумывайте их сами.
Не получается? Не страшно, обратитесь к своей биографии, напрягите память и, не боясь выставить себя в невыгодном свете, рассказывайте детям, как вы сперва боялись грозы, а потом преодолели страх и теперь не боитесь, рассказывайте, как вы не умели плавать — вас дразнили сверстники, на вас показывали пальцем! — но вы не сдались и научились плавать, с тех пор никто больше вас не дразнит. Рассказывайте, как, впервые попав в пионерский лагерь, вы робели перед незнакомыми ребятами, как трудно было с ними поладить, но вы все-таки научились находить общий язык с чужими людьми. Пусть знают, пусть видят — трудности неизбежны. Преодоление преград естественно и закономерно.
Мне довелось пройти курс высшей математики, но споры моего сына с его коллегами—инженерами эпохи ЭВМ — увы — мне недоступны. К чему этот автобиографический экс- курс? Дело, разумеется, не в моей семье и не в математических познаниях. Есть известная закономерность, и сказанное о таблице умножения, счетах, логарифмической линейке лишнее тому подтверждение — дети обязательно обходят своих родителей.
Спрашивается: как же сохранить авторитет папе, как оставаться на высоте маме, если отпрыск вырвался вперед и откровенно лидирует?
Никогда не делайте вид, будто что-то знаете, на самом деле не зная. Это вернейший путь к крушению всякого к вам уважения. Призвав в поддержку искренности все ваше мужество, скажите открыто: «Отстал я тут, сынок, этого мы не проходили». Такое признание всегда засчитывается в актив.
Верно, в предельной откровенности всегда таится известная опасность.
Представьте себе: в чем преимущество транзисторной схемы перед ламповой, вам точно неведомо; как переводится хотя бы обычная цифра сто в двоичную систему, вы не знаете; ни одной книги Станислава Лема не читали; о битлзах судить не можете: они вас просто раздражают, как, впрочем, раздражает и рокк...
Чувствуете, что происходит? Над вашей головой сгущается и нависает угроза...
Только не подумайте, пожалуйста, что я рекомендую приспосабливаться ко времени, к его капризам и моде. Ни в коем случае.
Вы можете считать пределом совершенства джаз вашей молодости. Вы вправе относить к числу самых лучших песен земли «По долинам и по взгорьям»... А длинные волосы сына можете считать ярко выраженным атавизмом.
Но если при всем этом вы не хотите выглядеть ископаемым в глазах ребят, отстаивайте свои позиции, непременно сравнивая ваши ценности с их ценностями. А для этого совершенно необходимо хоть что-нибудь понимать в электронике, пусть самую малость разбираться в звуковоспроизводящих схемах, иметь какое-то представление о современной литературе и сегодняшних ритмах, а не жить одними воспоминаниями.
Скорее всего ребят вы не переубедите, но по крайней мере они увидят в вас не примитивного брюзгу, а серьезного опонента!
Хочется быть авторитетом? Трудно уступать лидерство? Так потрудитесь оставаться молодым! Это вполне возможно — и в шестьдесят, и в семьдесят, и даже, как показывает опыт наиболее выдающихся современников, в девяносто лет.
Для этого надо не так много: жить для молодых, жить вместе с молодыми, не экономя души.
Анатолий Маркуша
Опубликовано в журнале «Наука и жизнь», № 12, 1978 г.
